Мой отец сыграл большую роль в организации, издании и дальнейшем развитии газеты «Колхозный путь». В этот период он окончил 7 классов Бичуринской начальной школы, 20 октября отправился служить в Красную Армию из Куединского военкомата. После армии отец работал ответственным редактором газеты «Объединенный колхоз» в Шугуровском районе Татарстана.
Вернувшись из армии, юноша принялся за дело, засучив рукава. В 1933-1941 годах трудился в селе на различных должностях. 13 июля 1935 года женился на Кидрячевой Набире Хасанзяновне. На плечи моей мамы как первого ребенка в семье ложилась вся тяжелая работа, она была примером для сестер и брата. С Галимзяном они создали счастливу, благополучную семью.
23 августа 1941 года отправился на Великую Отечественную войну. Отец начал писать свои воспоминания о войне с помощью брата Рева, но остановился. Читателям эта статья была представлена в 2001 году под названием «Можно бы написать целую книгу…». Многие хотели продолжения, но после смерти отца некому было сделать это. Решила еще раз напомнить эту статью, а также ознакомить с тем, что запомнила из рассказа родителей.
Уже через, неделю вступил в бой. Наша часть разгромила восемь вооруженных до зубов отборных вражеских дивизий в боях за город Ельню в Смоленском направлении. С боями взяв Ельню, мы прорвали линию фронта. Враг бросал против нас и танки, и пытался предпринять психическую атаку, но мы отразили эти атаки и около полутора месяцев сдерживали за Ельней вра- I жеское продвижение вперед, В результате фашистам невольно пришлось удлинить сроки, по которым они собирались «отобедать» уже в Москве.
В конце концов, после безуспешных атак, враг сомкнул прорванную линию фронта и оставил нашу часть в окружении. Хотя мы в течение 16 дней вели бои, чтобы вырваться из окружения, но так и не добились успеха.
В ходе одной из атак били особенно сильно, даже не знали, откуда идут выстрелы. В этом месте был густой ивняк, березняк в человеческий рост, изредка попадались высокие сосны. Вместе с ротным командиром старшим лейтенантом Воликом я укрылся за одной такой сосной. И вдруг… пули, пробив мою каску, посыпались чуть ли не по лицу. Глянул вверх, а там — немецкая «кукушка». Обратился к Волику: «Товарищ командир! Разрешите уничтожить!» Он дал разрешение. Стоило дать короткую очередь из автомата, как «кукушка» свалилась с дерева. И только после мы заметили укрытый в кустарнике немецкий мотоцикл. Таким образом мне с глазу на глаз пришлось встретиться с немецкими «кукушками».
Наша последняя атака началась темной ночью. Бой затянулся. До соединения с нашей армией оставалось лишь полкилометра. Мы, около пятидесяти человек оказались в открытом поле, залегли в выемке и попали под минометный огонь врага. Многие здесь и погибли. Здесь же погиб и мой командир старший лейтенант Волик. И две девушки-медсестры. Поскольку в живых остался я один, мне оставалось только одно: вымазавшись в крови этих девушек, я прикрылся их телами. Подошедшие немцы осмотрели вместе со всеми и нас. За ноги меня отбросили в сторону, а девушек, подозвав пленных, тут же почему-то закопали. Мне до наступления темноты пришлось пролежать среди мертвецов.
Как только стемнело, я пополз к лесу, что был в полукилометре.
В блужданиях по лесу я неожиданно встретил одного из сослуживцев. Это был новосибирец Казанцев» Трое суток мы бродили с ним под проливным дождем по лесу. Вся одежда вымокла, на нас не было сухого места. И тогда друг мой предложил мне разведать, нет ли фашистов, и постучаться в один из домов, попроситься погреться. ЫЯ согласился.
Через полчаса ходьбы мы дошли до лесной деревушки. Узнав в первом же доме на околице, что немцев в деревне нет, вошли в него. Здесь жила лишь одна старушка. Она предложила нам поесть. Хотя мы были очень голодны, но сначала решили отдохнуть. Поставив автоматы в угол, залезли на печь. Трехдневные скитания без сна по лесу, видимо, очень утомили нас. И мы мгновенно заснули. Так, спящих, на следующий день фашисты и стащили нас с печи и повели в лес. Там уже проходила довольно большая колонна пленных. Ночь мы провели в каком-то амбаре. На рассвете нас выгнали и построили в колонну по восемь. Расстояние между рядами — один метр. Надо думать, фашисты сделали так, чтобы легче было проверять.
Тут пред нами предстал немецкий офицер в фуражке с высокой тульей. За ним следовало нечто похожее на человека (он оказался переводчиком). Немецкий офицер сказал нам что-то на своем языке. Ответа с нашей стороны не последовало. Не получив ответа, переводчик перевел слова офицера Оказывается, немец хотел узнать, есть ли среди нас политработники. И на этот раз все промолчали. Переводчик повторил снова: он, видимо, был крымским татарином, поскольку говорил со схожим акцентом. Немецкий офицер и переводчик, уставившись, довольно долго ждали ответа. И вот тут среди нескольких тысяч пленных нашелся таки один подонок. Невысокий человек трусовато вышел из колонны и указал в сторону молодого парня: «Вот он комиссар!»
Юношу тотчас вытолкали и подвели к офицеру. Парень оказался нашим любимым комиссаром. Это был высокий здоровый человек примерно 24 лет. Немецкий офицер нашел на рукаве его гимнастерки след от звезды и тут же, подозвав несколько немецких солдат, передал его им. Толкая штыками, его увели к амбару. Юноша, которому бы только жить да жить, на каждом шагу оглядывался, словно прощаясь с нами. Его на наших глазах сразу же расстреляли. А я подумал: теперь наша очередь…
Немецкий офицер потом приказал выстроить отдельно всех людей, похожих на евреев. Я тоже попал в эту группу. Нам было уже известно, что немцы безжалостно истребляют евреев. Попав с ними вместе, я уже чувствовал приближение смерти. Чтобы как-то выжить, обратился к переводчику. Подозвав его, объяснил, что я татарин. Мне приказали вернуться в колонну. И в тот же миг всех людей, попавших в группу евреев, расстреляли. Колонну остальных военнопленных повели на запад. Мы даже не знали, куда идем.
В дороге нас со всех сторон охраняли немецкие солдаты. Тех, кто падал от усталости и ран, пристреливали. Так через несколько дней мы прибыли в Рославльский концлагерь. Он находился в открытом поле за кладбищем. Военных в концлагере наверняка было только 20 процентов. Остальные — местное население: старики, инвалиды, непригодные к службе в армии. Концлагерь был окружен колючей проволокой. Укрытия были сделаны лишь для охранников. По углам и у ворот стояли вышки с установленными на них пулеметами, о том, чтобы покормить нас, никто и не думал Поэтому к утру ежедневно умирали от голода и холода сотни человек. Мне тоже грозила такая же участь Но я, видимо, родился под счастливой звездой. В один из дней я попал на работу. Нас повели на ремонт дороги. И один из местных жителей незаметно от сторожей дал мне жмых. И помаленьку его поедая, я спасся от смерти.
Вскоре нас перевели в Гомельский концлагерь. Он располагался в конюшнях. Но, приведя сюда, нас долго держали под открытым небом, под проливным дождем. В результате все промокли до нитки. Потом нас набили в конюшни и заперли. И многие задохнулись от нехватки воздуха и тесноты.
В Гомеле нам начали давать «горячую еду», около литра в сутки. Она состояла на 60-70 процентов из опилок, а на 20-30 — из отрубей.
Потом нас снова собрались отправлять в другое место. На станции нас набили в товарные вагоны. Чтобы вошло как можно больше, резиновыми дубинками оттеснили к стенке вагона, а потом втискивали новые партии пленных. Когда закрывали двери вагона, некуда было уже ступить. Так мы ехали, буквально вися друг на друге. После двух суток езды в таком положении вагоне стало свободно, поскольку половина людей умерла».
Воспоминания отца о пережитом в годы войны, записанные его сыном Ревом, обрываются на этом месте. Решила дополнить тем, что рассказывала мама.
